Выходные слишком яркой лентой с десятками событий и лиц, запущенные, будто в ускоренном режиме, пролетели мимо моих глаз.
Чередой твоих пропитанных красным полусладким по-французски глубоких поцелуев на вечерней площади с вечно плескающимся тонкими перекрещивающимися струями фонтаном. Когда первокурсники в цветных рубашках и поэты с именами, не слетающими с языков богемы за утренним кофе, читали с тобой по очереди строки для всех. А остальные должны были угадать и почувствовать в чей адрес они звучат. И я вовсе не удивлялся когда едва не подряд ты взбирался легко и беззвучно на ступеньки к очередному читающему и дарил терпкие поцелуи за четверостишия для тебя. Еще меньше я поражался слетающим с твоих уст картавым стихам для самых тонких и ветреных мальчиков, которые только для тебя взлетали в мгновение в объятия, заставляя подождать остальных и склониться под их насмешливыми дерзкими взглядами.
Выставкой холстов в полумраке зала с мягкими алыми подушкам-креслами, где элита юных, одаренных и борющихся за свободу для себя и своей кисти глотали игристое, смеялись и выискивали недостатки в картинах друг друга. Единственное, чем они могли восхищаться вместе- твои мелькающие лики: портретами, взглядами распятых и вознесенных принцев, темными глазами и спутанными черными волосами насмешливого аристократа за дальним столиком на картине. А гордые и самовлюбленные художники не признаются друг другу и лишь пытаются вытянуть тебя на разговор наедине, в кирпичный неосвещенный коридор, чтобы из-за тебя на ладонях смазанные алые следы и зацепки на длинных свитерах не по погоде.
Вереницей случайных девушек, когда в цене дневные горячие сэндвичи и холодный кофе, и их смех пугает вспархивающих с брусчатки голубей. А смущенные улыбки с надеждой на переписки после их отъезда в родную Польшу, Россию, Англию, заставляют удалиться уже тебя, оставляя за собой шлейф осенних запахов и застрявшей в горле горечи свободы.
В водовороте нарезанных, мешающихся и путающихся кадров крутит меня под пробивающийся на тяжелое усталое небо рассвет. Стертые об острые углы пластиковой ручки пальцы жжет апельсиновый сок. Я вгрызаюсь зубами под самую кожуру, и мир крутит так, что я с трудом подавляю приступы рвоты. Слизистая еще горит от количества втянутого порошка, а низ живота пульсирует под воспоминания о твоих пересохших пропахших табаком губах.